штуки. Одна страшнее другой.
— Ну, тогда нелогично. Две мышки на три кошки, — засмеялся доктор. — Нацело не делится. А откуда ты и про кошек знаешь?
Фомин не стал отвечать, а полез в стол, куда, перед тем как впустить Сергеева, спрятал коньяк, достал бутылку и разлил по рюмкам.
— Вспышка, — бормотал он. — Яркая вспышка, а потом жужжание. Где-то я это уже встречал.
Зиновий Аронович с удовольствием цедил хороший, явно из валютного магазина коньяк (наверняка из конфиската) и рассматривал фотографии, развешанные на одной из стен кабинета. Кроме положенных портретов нескольких вождей и обязательного в таких учреждениях Железного Феликса, там оказалось ещё несколько групповых портретов выпускников школы милиции и каких-то серьёзных мужчин в непонятной форме. И тут его осенило.
— Вспышка, а потом жужжание… Лёнька, это же «Поляроид»! Мгновенное фото! Знаешь такой аппарат?
— Зяма, ты гений! — восторженно закричал Фомин. — Тебя точно надо к нам в штат. Хоть консультантом. Точно, «Поляроид»! У него же сразу после вспышки щелчок, и фотография снизу с таким жужжанием вылезает!
— Нет уж. К вам не пойду. Мне своих психов хватает, — заржал польщённый похвалой Зиновий. — Погоди. Что же получается — этот Мазин сфотографировал Сергеева, и у того отшибло память?
— Вряд ли. Ведь он сидел метрах в тридцати от него и видел бы, если бы тот пошёл в его направлении, и это бы Сергеев ещё запомнил. Нет, похоже, что там был кто-то ещё. Сообщник. Там же гуляют люди, и немало. Подошёл и щёлкнул неожиданно.
— Лёнчик, — помолчав немного и допив свой коньяк, тихо сказал Зиновий. — А ты вообще понимаешь, о чём мы говорим? Ведь это же бред какой-то. По городу ходит человек с фотоаппаратом или прибором, который стирает память, похожим на фотоаппарат. Да это какие-то шпионские страсти с майором Прониным. Дешёвая ненаучная фантастика. Да нас самих нужно на «Пряжку» запереть, рядом с моими пациентами, которые тоже фотоаппаратами бредят.
— Вот-вот, — угрюмо отозвался тот. — И как мне с таким материалом к начальству идти? И кстати, давай-ка я завтра заеду к тебе и побеседую с теми двумя твоими пациентами. Устроишь?
— Что происходит, Енох? Зачем вы сфотографировали этого человека?
— Не задавайте лишних вопросов, Макс. Вставайте и пошли отсюда побыстрее. Нет, бежать не надо! Не надо привлекать к себе внимание.
Быстрым шагом они вышли из Летнего сада и направились в сторону Невского проспекта. На Садовой Енох поймал такси и скомандовал водителю ехать ко входу в другой парк, в ЦПКиО на Елагином острове. Всю дорогу Макс ёрзал на заднем сиденье, пытался что-то сказать, но Енох взглядом или жестом обрывал его. И только на месте, уже рассчитавшись и выйдя из машины, позволил Максу открыть рот.
— Енох, куда вы пропали? Вы не пришли на прошлую встречу, а тут столько всего происходит!
— Успокойтесь, Макс. И помолчите ещё немного. Сейчас найдём тихий угол и спокойно поговорим.
Они отыскали в парке уединённую скамейку на берегу пруда, опередив юную пару, стремившуюся к ней с другой стороны дорожки, и отогнав двух тихих алкашей, собравшихся пристроиться рядом. И только тогда, устроившись поудобнее и закурив, Енох начал разговор:
— Сначала о прошлой встрече. Я там был, но не стал к вам подходить, потому что мне показалось, что за вами слежка. И я не ошибся. Мужчина, который сидел на соседней скамейке и делал вид, что читает газету, встал и пошёл за вами. Где вы засветились, Макс? В библиотеке? Среди антикваров? Где?
— Я не знаю, — упавшим голосом ответил Макс. — Но меня уже вызывали на Литейный.
— На Литейный, четыре? В «Большой дом»? — изумился Енох.
— Да, к некоему капитану Фомину из уголовного розыска. Расспрашивали, знаю ли я какого-то Александра Голикова, и фотографию его показывали, а потом про какое-то пропавшее тело. А я ничего об этом не знаю! Я им так и сказал! Да, и ещё, в конце разговора спросили, знакомо ли мне имя Енох! Что происходит? — Макс снова разволновался и повысил голос чуть ли не до крика.
— Да успокойтесь вы. Тише. С вас вообще взятки гладки. Вы зарегистрированный идиот. Ну, ладно-ладно, не идиот — просто инвалид с провалами в памяти. У вас и справка есть. Помолчите. Дайте мне подумать.
Енох снова закурил. Лёгкий ветер обрывал последние мокрые октябрьские листья, и они тяжело плюхались в чёрную воду пруда. Несколько отставших от стаи уток, обречённых на зимовку в неласковом ленинградском климате, печально нахохлились у берега. Енох молча докурил, выстрелил окурком в уток, не попал и рассмеялся.
— Тут всё понятно. С этой стороны им ко мне не подобраться, если, конечно, вы, Макс, будете молчать и ссылаться на потерянную память. А у вас нет другого выхода. Если что-то ляпнете про меня — вам конец. Вы никогда отсюда не выберетесь.
— Да мне и сказать-то нечего! Я ничего не знаю ни о чём и уж тем более о пропавшем теле! Что это за тело? Чьё? Вы хоть что-то мне объясните, Енох?
— Ну, с этим всё как раз просто. Они выспросили собутыльников этого алкаша Голикова, который украл мою камеру, и, видимо, показали им вашу фотографию — вот они вас и узнали. Ну, не вас, конечно, — Мазина. Вот только как они на вас вышли — не понимаю. Почему они решили показать им именно вашу фотографию? Тут не хватает ещё одного звена, Макс. Кто-то вас узнал. Вот и пытаются вас как-то привязать к его трупу.
— К трупу? Вы его убили?
— Тише вы! Раскудахтались. Это вы, вернее тот, кто был в вашем теле до вас, его убил. Ваш Мазин дал ему столько денег за мою камеру, что этот несчастный купил пол-ящика водки и просто помер с перепоя. И мне пришлось разбираться уже с его мёртвым телом.
— Так вы действительно украли тело? — Макс не мог понять, серьёзно говорит Енох или шутит.
— Ну да. И что в этом такого? Мне же нужно было выяснить, куда он дел камеру. — Енох смотрел на Макса совершенно спокойно, искренне не понимая его возмущения. — У кого ещё мне было спрашивать? Его собутыльники ничем помочь не могли. Кстати, уверен, что именно от них ваш следователь и узнал имя Енох. Только что оно ему даст?
— И вы спросили… у трупа? — Макс непроизвольно снова повысил голос, но спохватился и стал боязливо озираться по сторонам.
— А… вот в чём проблема. Я думал, Макс, что вы более сведущи в магических практиках и в том числе в некромантии. Да. Я у него спросил. К сожалению, дух покойного оказался таким же никчёмным, каким был этот Голиков при жизни. Он только глупо хихикал, отпускал идиотские комментарии, но ничего полезного извлечь из него мне не удалось.
— И что стало с ним дальше?
— Вы имеете в виду — с телом? Ну не на кладбище же мне его везти и не в морг обратно подбрасывать! Конечно, в топку! Кремировали, можно сказать, по всем правилам. И впервые в своей никчёмной жизни гражданин Голиков принёс пользу людям: тепло и даже пар, — и тут Енох, уже не сдерживаясь, громко расхохотался.
— Какой кошмар! Енох, вы просто монстр!
— Странный вы человек, Макс. Странный и страшный. Кошек любите, «Гринпису» помогали, а когда понадобилось убить Мазина, для того чтобы получить себе бессмертие, даже не задумались. С одной стороны — сентиментальный такой, чувствительный интеллигент, а с другой — ведь мать родную зарежете, если потребуется, и оправдание этому придумаете.
Макс хотел возразить, но с ходу аргументов не нашёл и лишь понуро отмахнулся. Уже начинало темнеть, солнце, весь день прятавшееся за серыми тучами, уползало за верхушки голых деревьев, тени удлинились, похолодало.
— Ладно, Макс. Давайте к делу. Или у вас есть ещё вопросы?
— Есть. А что с тем мужчиной, которого вы сфотографировали? Что это за аппарат?
— Ничего страшного с ним не будет. Отключится просто на пару часов… ну и забудет о том, что меня видел. Больше ничего. К сожалению, из того, что вам удаётся раздобыть, сделать что-то серьёзное не получается. Мне нужны хорошие материалы, а не то, что вы мне достаёте. И камни вы принесли никчёмные. Поймите: камни не живые, и энергетика у них гораздо слабее, чем
